А. Блок. Стихи о любви

Страницы -  1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   11   12   13   14   15   16  

Посылая Л. А. Дельмас это стихотворение, Блок сделал приписку: «Да, страшно — потому что когда такие тревоги просыпаются, их уже нельзя усыпить». Цунига и Хозе — персонажи оперы Бизе «Кармен». Сперва Блоку увиделась только стихийно-вольная цыганка. Но по мере поэтического осмысления, в Кармен стали для него, как и в «Снежной Маске», проступать над-мирные черты, почти космического масштаба образ:

* * *
Сердитый взор бесцветных глаз.
Их гордый вызов, их презренье.
Всех линий — таянье и пенье.
Так я Вас встретил в первый раз.
В партере — ночь. Нельзя дышать.
Нагрудник черный близко, близко…
И бледное лицо… и прядь
Волос, спадающая низко…
О, не впервые странных встреч
Я испытал немую жуткость!
Но этих нервных рук и плеч
Почти пугающая чуткость…
В движеньях гордой головы
Прямые признаки досады…
(Так на людей из-за ограды
Угрюмо взглядывают львы.)
А там, под круглой лампой, там
Уже замолкла сегидилья,
И злость, и ревность, что не к Вам
Идет влюбленный Эскамильо,
Не Вы возьметесь за тесьму,
Чтобы убавить свет ненужный,
И не блеснет уж ряд жемчужный
Зубов— несчастному тому…
О, не глядеть, молчать — нет мочи,
Сказать — не надо и нельзя…
И Вы уже (звездой средь ночи),
Скользящей поступью скользя,
Идете — в поступи истома,
И песня Ваших нежных плеч
Уже до ужаса знакома,
И сердцу суждено беречь,
Как память об иной отчизне,—
Ваш образ, дорогой навек…
А там: Уйдем, уйдем от жизни,
индия туры.
Уйдем от грустной этой жизни!
Кричит погибший человек…

И март наносит мокрый снег.

25 марта 1914

Любопытно сравнить с записью в записной книжке Блока от 2 марта: Дельмас не участвовала в спектакле, а находилась в зале, среди зрителей. Блок тогда еще не был лично знаком с ней, но уже был захвачен чувством к ее Кармен: «Я иду ближайшим проходом. Встречаю суровый взгляд недовольных, усталых, заплывших глаз. Прохожу на свое место (далеко). Не сидится. Я перехожу назад, в темноте, близко от нее, сажусь. Начинаются танцы, сегидилья. Я смотрю налево. Чуткость скоро дает себя знать. Она оглядывается все чаще. Я страшно волнуюсь…»
Сегидилья — танец и песня в «Кармен», Эскамильо — персонаж оперы, выделенные слова — цитата из либретто.

* * *
О да, любовь вольна, как птица,
Да, всё равно — я твой!
Да, всё равно мне будет сниться
Твой стан, твой огневой!

Да, в хищной силе рук прекрасных,
В очах, где грусть измен,
Весь бред моих страстей напрасных,
Моих ночей, Кармен!

Я буду петь тебя, я небу
Твой голос передам!
Как иерей, свершу я требу
За твой огонь — звездам!

Ты встанешь бурною волною
В реке моих стихов,
И я с руки моей не смою,
Кармен, твоих духов…

И в тихий час ночной, как пламя,
Сверкнувшее на миг,
Блеснет мне белыми зубами
Твой неотступный лик.

Да, я томлюсь надеждой сладкой,
Что ты, в чужой стране,
Что ты, когда-нибудь, украдкой
Помыслишь обо мне…

За бурей жизни, за тревогой,
За грустью всех измен,—
Пусть эта мысль предстанет строгой,
Простой и белой, как дорога,
Как дальний путь, Кармен!

28 марта 1914

Последнее стихотворение цикла он сам считал очень важным:

* * *
Нет, никогда моей, и ты ничьей не будешь.
Так вот что так влекло сквозь бездну грустных лет,
Сквозь бездну дней пустых, чье бремя не избудешь.
Вот почему я — твой поклонник и поэт!

Здесь — страшная печать отверженности женской
За прелесть дивную — постичь ее нет сил.
Там — дикий сплав миров, где часть души вселенской
Рыдает, исходя гармонией светил.

Вот — мой восторг, мой страх в тот вечер в темном зале!
Вот, бедная, зачем тревожусь за тебя!
Вот чьи глаза меня так странно провожали,
Еще не угадав, не зная… не любя!

Сама себе закон — летишь, летишь ты мимо,
К созвездиям иным, не ведая орбит,
И этот мир тебе — лишь красный облак дыма,
Где что-то жжет, поет, тревожит и горит!

И в зареве его — твоя безумна младость…
Всё — музыка и свет: нет счастья, нет измен…
Мелодией одной звучат печаль и радость…
Но я люблю тебя: я сам такой, Кармен.

31 марта 1914

Однако это последнее чувство было недолгим. И дело вовсе не в том, что снова возвращалось чувство к жене, а в том, что любовь уже не могла дать ощущения полноты жизни, когда все тревожней и красней полыхало пламя войны и уже занималось зарево революции в мире большом. «Уюта нет. Покоя нет». Он и в самом деле был, как Кармен, волен и неволен в собственной страсти. Только страсть эта не могла определяться одним человеком, как бы прекрасен, как бы очарователен он ни был. О любви он больше стихов не писал. Все заслонила собой Революция.

А. Блок. Стихи о любви. — Назад, на стр. 15