И. Анненский. Стихи о любви
Минута
Узорные ткани так зыбки,
Горячая пыль так бела,—
Не надо ни слов, ни улыбки:
Останься такой, как была;
Останься неясной, тоскливой,
Осеннего утра бледней
Под этой поникшею ивой,
На сетчатом фоне теней…
Минута — и ветер, метнувшись,
В узорах развеет листы,
Минута — и сердце, проснувшись,
Увидит, что это — не ты…
Побудь же без слов, без улыбки,
Побудь точно призрак, пока
Узорные тени так зыбки
И белая пыль так чутка…
На многих стихах Анненского заметно влияние русской реалистической прозы. Поэт внимательно вглядывался в творческий опыт Гоголя, Тургенева и своих современников— Чехова, Горького, Л. Андреева. Но любимым его писателем был Достоевский, которому Анненский посвятил несколько серьезных статей-исследований. В одном из писем 1905 года он советовал: «Читайте Достоевского, любите Достоевского,— если можете, а не можете, браните Достоевского, но читайте по-русски его и по возможности только его…»
Прерывистые строки
Этого быть не может,
Это — подлог…
День так тянулся и дожит,
Иль, не дожив, изнемог?..
Этого быть не может…
С самых тех пор
В горле какой-то комок…
Вздор…
Этого быть не может…
Это — подлог…
Ну-с, проводил на поезд,
Вернулся, и solo, да!
Здесь был ее кольчатый пояс,
Брошка лежала — звезда,
Вечно открытая сумочка
Без замка,
И, так бесконечно мягка,
В прошивках красная думочка…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Зал…
Я нежное что-то сказал,
Стали прощаться,
Компания Молочное ДЕЛО производит на собственных, производства традиционный в москве.
Возле часов у стенки…
Губы не смели разжаться,
Склеены…
Оба мы были рассеянны,
Оба такие холодные…
Мы…
Пальцы ее в черной митенке
Тоже холодные…
«Ну, прощай до зимы,
Только не той, и не другой,
И не еще — после другой…
Я ж, дорогой,
Ведь не свободная…»
— «Знаю, что ты в застенке…»
После она
Плакала тихо у стенки,
И стала бумажно-бледна…
Кончить бы злую игру…
Что ж бы еще?
Губы хотели любить горячо,
А на ветру
Лишь улыбались тоскливо…
Что-то в них было застыло,
Даже мертво…
Господи, я и не знал, до чего
Она некрасива…
Ну, слава богу, пускают садиться…
Мокрым платком осушая лицо,
Мне отдала она это кольцо…
Слиплись еще раз холодные лица,
Как в забытьи,—
И
Поезд еще стоял —
Я убежал…
Но этого быть не может,
Это — подлог…
День или год и уж дожит,
Иль, не дожив, изнемог…
Этого быть не может…
Июнь 1909, Царское Село
«Любовь и страдание способны говорить разговорным языком… Вот что должно было больше всего поразить начинающую Ахматову,— писала Л. Гинзбург.— Анненский вводит в любовную лирику прямую речь , особенно смело в стихотворении 1909 года «Прерывистые строки»… Отсюда уже переход, с одной стороны, к раннему Маяковскому —
Вошла ты,
резкая, как «нате!»…
С другой стороны — к ахматовскому
Задыхаясь, я крикнула: «Шутка
Всё, что было. Уйдешь, я — умру!»
Незадолго перед смертью у Анненского состоялся разговор с поэтом Михаилом Кузминым о сущности любви и ее формах. Вскоре Анненский написал стихотворение, которому суждено было стать последним: 30 ноября 1909 года поэт скончался в подъезде Царскосельского вокзала в Петербурге.
Моя тоска
М. А. Кузмину
Пусть травы сменятся над капищем волненья
И восковой в гробу забудется рука,
Мне кажется, меж вас одно недоуменье
Всё будет жить мое, одна моя Тоска…
Нет, не о тех, увы! кому столь недостойно,
Ревниво, бережно и страстно был я мил…
О, сила любящих и в муке так спокойна,
У женской нежности завидно много сил.
Да и при чем бы здесь недоуменья были —
Любовь ведь светлая, она кристалл, эфир…
Моя ж безлюбая — дрожит, как лошадь в мыле!
Ей — пир отравленный, мошеннический пир!
В венке из тронутых, из вянущих азалий
Собралась петь она… Не смолк и первый стих,
Как маленьких детей у ней перевязали,
Сломали руки им и ослепили их.
Она бесполая, у ней для всех улыбки,
Она притворщица, у ней порочный вкус —
Качает целый день она пустые зыбки,
И образок в углу — сладчайший Иисус…
Я выдумал ее — и всё ж она виденье,
Я не люблю ее — и мне она близка,
Недоумелая, мое недоуменье,
Всегда веселая, она моя тоска.
12 ноября 1909, Царское Село
В одном из писем 1899 года Анненский писал, что работает над переводами из Еврипида, «чтоб заработать себе одну строчку в истории литературы». Он ошибся: не строчка, а целая страница русской поэзии XX века составлена не переводами, а его собственными стихами, открывшими новые пути и возможности последующим поколениям русских поэтов.
Ахматова писала: «Если б он так рано не умер, мог бы видеть свои ливни, хлещущие на страницах книг Б. Пастернака, свое полузаумное «Деду Лиду ладили…» у Хлебникова, своего раешника (шарики) у Маяковского и т. д. Он нес в себе столько нового, что все новаторы оказывались ему сродни». К этим именам, вне всякого сомнения, следует добавить имена Мандельштама, который «говорил об Анненском с неизменным пиететом», и, конечно, самой Ахматовой.
И. Анненский. Стихи о любви — Назад, на стр. 2