О. Мандельштам. Стихи о любви
«Соломинка»
Здесь — одно из двух стихотворений, посвященных Саломее Николаевне Андрониковой (р. 1888 г.) — петербургской красавице, приятельнице Ахматовой и Мандельштама, собиравшей в своем салоне художников, филологов, поэтов. После революции С. Андроникова поселилась в Англии. Она оставила известный след в русской поэзии: в ЦГАЛИ хранится свыше ста тридцати писем к ней Марины Цветаевой, Анна Ахматова посвятила ей стихотворение «Тень», написанное в 1940 году, предпослав ему эпиграф из Мандельштама.
О стихотворении же самого Мандельштама «Когда, соломинка…» Ахматова писала, что поэт «обессмертил имя» своей героини.
* * * Когда, соломинка, не спишь в огромной спальне И ждешь, бессонная, чтоб, важен и высок, Спокойной тяжестью,— что может быть печальней.— На веки чуткие спустился потолок, Соломка звонкая, соломинка сухая, Всю смерть ты выпила и сделалась нежней, Сломалась милая соломка неживая, Не Саломея, нет, соломинка скорей. В часы бессонницы предметы тяжелее, Как будто меньше их — такая тишина, Мерцают в зеркале подушки, чуть белея, И в круглом омуте кровать отражена. Нет, не соломинка в торжественном атласе, В огромной комнате, над черною Невой, Двенадцать месяцев поют о смертном часе, Струится в воздухе лед бледно-голубой. Декабрь торжественный струит свое дыханье, Как будто в комнате тяжелая Нева. Нет, не соломинка, Лигейя, умиранье,— Я научился вам, блаженные слова. 1916
«Блаженные слова»,— видимо, слова любви, которая, наконец, прорвалась сама стихами, и поныне трогательными бережной нежностью и в то же время точностью психологических деталей. Однако подлинный смысл стихотворения вскрывается только через целый ряд литературных ассоциаций и намеков. Так, фраза «всю смерть ты выпила» в сочетании с именем героини восходит к трагической буффонаде В. Хлебникова «Ошибка смерти», в которой двенадцать посетителей «Харчевни веселых мертвецов» пьют через соломинку из «кубка смерти»; Лигейя — героиня одноименного рассказа Э. По, представляющего собой патетическое описание необыкновенной красоты и редкой учености леди Лигейи, которая после своей смерти убивает соперницу и перевоплощается в ее тело. Судя по воспоминаниям современников, портрет Лигейи напоминал внешность С. Андрониковой.
В 1918 году было создано одно из самых поэтических стихотворений Мандельштама о жизни, истории, любви — «Tristia» («Печали»). По этому стихотворению получила свое название книга стихов, означившая новый этап в творчестве.
TRISTIA
Я изучил науку расставанья В простоволосых жалобах ночных. Жуют волы, и длится ожиданье, Последний час вигилий городских; И чту обряд той петушиной ночи, Когда, подняв дорожной скорби груз, Глядели в даль заплаканные очи И женский плач мешался с пеньем муз. Кто может знать при слове расставанье — Какая нам разлука предстоит? Что нам сулит петушье восклицанье, Когда огонь в акрополе горит? И на заре какой-то новой жизни, Когда в сенях лениво вол жует, Зачем петух, глашатай новой жизни, На городской стене крылами бьет? И я люблю обыкновенье пряжи: Снует челнок, веретено жужжит. Смотри: навстречу, словно пух лебяжий, Уже босая Делия летит! О, нашей жизни скудная основа, Куда как беден радости язык! Все было встарь, все повторится снова, И сладок нам лишь узнаванья миг. Да будет так: прозрачная фигурка На чистом блюде глиняном лежит, Как беличья распластанная шкурка, Склонясь над воском, девушка глядит. Не нам гадать о греческом Эребе, Для женщин воск, что для мужчины медь. Нам только в битвах выпадает жребий, А им дано, гадая, умереть. 1918
Название стихотворения восходит к книге Овидия «Tristiae» — «Скорби», несомненна также связь с «Элегией из Тибулла» в вольном переводе К. Батюшкова, а образ беличьей распластанной шкурки взят из стихов Ахматовой — вот какая сложная многовековая традиция стоит за одним лишь стихотворением Мандельштама!
Любовь здесь не названа: она угадывается через имя Делии — возлюбленной Тибулла (в русской поэзии начала XIX века оно стало условным именем, обозначающим возлюбленную поэта). В памяти читателя возникала и сама элегия Тибулла — Батюшкова, в которой земная любовь противопоставлена как единственная защита войне, гладу, ужасному мору — вообще смерти, рыскающей на водах и на суше. Этот образный ряд определил и другие образы: вигилии — ночные караулы в древнем Риме; акрополь — крепость на холме, опорный пункт; Эреб — подземное царство мертвых. Проступают в стихотворении и евангелические образы: вол, жующий в сенях «на заре какой-то новой жизни»,— явно восходит к легенде о рождении Христа в хлеве.
Благодаря такому широкому диапазону ассоциаций мотивы любви, рождения, расставания, скорби осмысляются как вечные, неизменные приметы самой жизни: «все было встарь, все повторится снова». И поэт благословлял их («Да будет так»), потому что оказывались они приметами большего — непобедимости, бессмертия самой жизни.
Читать дальше — О. Мандельштам. Стихи о любви - стр. 4