Б. Пастернак. Стихи о любви
Воробьевы горы
Грудь под поцелуи, как под рукомойник!
Ведь не век, не сряду, лето бьет ключом.
Ведь не ночь за ночью низкий рев гармоник
Подымаем с пыли, топчем и влечем.
Я слыхал про старость. Страшны прорицанья
Рук к звездам не вскинет ни один бурун.
Говорят — не веришь. На лугах лица нет,
У прудов нет сердца, бога нет в бору.
Расколышь же душу! Всю сегодня выпень.
Это полдень мира. Где глаза твои?
Видишь, в высях мысли сбились в белый кипень
Дятлов, туч и шишек, жара и хвои.
Здесь пресеклись рельсы городских трамваев.
Дальше служат сосны. Дальше им нельзя.
Дальше — воскресенье. Ветки отрывая,
Разбежится просек, по траве скользя.
Просевая полдень, Троицын день, гулянье,
Просит роща верить: мир всегда таков.
Так задуман чащей, так внушен поляне,
Так на нас, на ситцы пролит с облаков.
* * *
Любимая — жуть! Когда любит поэт,
Влюбляется бог неприкаянный.
И хаос опять вылезает на свет,
Как во времена ископаемых.
Глаза ему тонны туманов слезят.
Он застлан. Он кажется мамонтом.
Он вышел из моды. Он знает — нельзя:
Прошли времена — и безграмотно.
Он видит, как свадьбы справляют вокруг,
Как спаивают, просыпаются.
Как общелягушечью эту икру
Зовут, обрядив ее, паюсной.
Как жизнь, как жемчужную шутку Ватто,
Умеют обнять табакеркою,
И мстят ему, может быть, только за то,
Что там, где кривят и коверкают,
Где лжет и кадит, ухмыляясь, комфорт,
И трутнями трутся и ползают,
Он вашу сестру, как вакханку с амфор,
Подымет с земли и использует.
И таянье Андов вольет в поцелуй,
И утро в степи, под владычеством
Пылящихся звезд, когда ночь по селу
Белеющим блеяньем тычется.
И всем, чем дышалось оврагам века,
Всей тьмой ботанической ризницы
Пахнёт по тифозной тоске тюфяка
И хаосом зарослей брызнется.
Антуан Ватто — французский художник (1684—1721), его жанровые картины использовались для репродуцирования на табакерках, шкатулках. Анды — горная цепь в Южной Америке.
В стихотворении очень характерное для поэзии двадцатых годов противопоставление любви как чистого и сильного естественного, здорового чувства миру мещанства, уюта, комфорта.
Любить — идти, — не смолкнул гром,
Топтать тоску, не знать ботинок,
Пугать ежей, платить добром
За зло брусники с паутиной.
Пить с веток, бьющих по лицу,
Лазурь с отскоку полосуя:
«Так это эхо?» — и к концу
С дороги сбиться в поцелуях.
консалтинговые компании в россии.
Как с маршем, бресть с репьём на всём,
К закату знать, что солнца старше
Тех ззезд и тех телег с овсом,
Той Маргариты и корчмарши.
Терять язык, абонемент
На бурю слёз в глазах валькирий,
И в жар всем небом онемев,
Топить мачтовый лес в эфире.
Разлегшись, сгресть в шипах, клочьми
Событья лет, как шишки ели:
Шоссе; сошествие Корчмы;
Светало; зябли; рыбу ели.
И, раз свалясь, запеть: «Седой,
Я шел и пал без сил. Когда-то
Давился город лебедой,
Купавшейся в слезах солдаток.
В тени безлунной длинных риг,
В огнях баклаг и бакалеей,
Наверное, и он — старик
И тоже следом околеет».
Так пел я, пел и умирал.
И умирал и возвращался
К ее рукам, как бумеранг,
И — сколько помнится — прощался.
Маргарита, корчмарша, валькирии — музыкальные образы из опер Гуно «Фауст», Мусоргского «Борис Годунов» и Вагнера «Гибель богов».
В книге «Сестра моя — жизнь» жизнь, бытие утверждалась как высшая ценность, равной которой нет, так что и любовь поэта, и его собственная судьба оказывались всего-навсего еле заметной частичкой в огромном мирозданье. Пастернак стремился передать эту огромность жизни в ее звуках. Отсюда такое обилие звукоподражательных аллитераций, в которых должны слышаться шорохи листвы, порывы ветра, стук копыт и весенняя капель, звучание музыки вальса и грохот грома… Поэтому почти все стихи о любви перерастают собственно любовную тему, оказываясь включенными в мироздание. Это был своеобразный космизм, который слышался и в поэзии Маяковского, и в поэзии Багрицкого, и в поэзии Заболоцкого…
Впоследствии Пастернак критически относился к этой своей манере и хотел переписать стихи первых книг по-новому.
Читать дальше — Б. Пастернак. Стихи о любви - стр. 5